Но спасти положение здесь не удалось. Наступил серый рассвет; ветер завывал, подгоняя хлещущие струи дождя, как будто начался Сезон Бурь, до которого оставалось еще никак не меньше четырнадцати дней. Тенедос продолжал беспокоить нас короткими хлесткими наскоками, отступая прежде, чем я успевал заставить своих обескураженных, плохо обученных солдат наносить ответные удары.

Одного вестового я послал за домициусом Сендракой, а второго – в ближайший полк за двумя ротами пехоты.

Не минуло и часа, как Сендрака прибыл ко мне.

– Тебе покажется, – сказал я, – что ты снова поступил на службу к императору. Я хочу, чтобы ты взял как можно больше своих разведчиков – сколько сможешь немедленно собрать – и встал заслоном между нашими силами и армией Тенедоса.

Сендрака молча ожидал продолжения.

– В подкрепление ты получишь две пехотные роты; правда, их реальная численность мне неизвестна. Ты должен удерживать Тенедоса сколько сможешь. Впрочем, обрати внимание, что я не говорю: «До последнего человека». Продержишься час – будет хорошо; два – еще лучше.

И еще одно, и это беспрекословный приказ: ты не должен допустить, чтобы тебя убили; не больше этого я хочу, чтобы был казнен твой каждый десятый солдат.

– Это сильно отличается от того, что сказал бы в такой ситуации император, – отозвался Сендрака.

– Эта проклятая война только началась, – ответил я. – И ты еще не раз мне пригодишься. Так что задержи их немного, а затем опрометью беги назад.

– Куда?

– К Латане, – мрачно ответил я.

– Вот дерьмо, – выругался Сендрака.

Я хорошо понимал, что он имел в виду: широкая река у нас за спиной и превосходящий, пока что непобедимый противник, атакующий с фронта, – такой была наша последняя оборонительная позиция.

Я выбрал момент, когда Тенедос отозвал войска после очередной атаки, и приказал отходить. Своих офицеров я отправил в передовые части, чтобы не позволить отступлению превратиться в бегство. То тут, то там во фронте возникали разрывы, но нигде позицию не покидало больше пары взводов, причем даже эти люди не бросали оружие, не впадали в панику, но неторопливо и упорно пятились назад, так что офицерам обычно удавалось остановить их.

Сендрака дал мне час… два… пошел третий. Мы смогли отступить к реке. Я в обществе Свальбарда и горстки кавалеристов направился обратно к полю битвы и видел с вершины холма, как армия Тенедоса отступала на те позиции, с которых атаковала нас, и, по-видимому, готовилась стать там лагерем.

То и дело попадались кучки моих людей, все еще остававшихся на своих позициях – в рощах, на вершинах холмов, в разрушенных хижинах на перекрестках, – и всех их противник уже оставил в покое. Мы ехали вперед, озадаченные.

Я нашел Сендрака – к счастью, живого – в амбаре покинутой ферме. Он был измучен, грязен, но невредим.

– Что произошло?

– Будь я проклят, если знаю, – ответил он. – Тенедос сначала выслал отряды, чтобы обойти нас с обеих сторон, затем еще около двух полков пехоты – это уж точно по наши души, – и я решил, что пора выполнять ваш главный приказ и поскорее драпать. Но они остановились, не проехав и полпути к нам, а вперед выехала целая толпа народа с кучей знамен. Мне кажется… хотя я и не уверен, было довольно далеко… но все же сдается, что среди них был Тенедос. Они о чем-то переговаривались, а потом офицеры выкрикнули какие-то приказы, и пусть проклянут меня боги, если все они не развернулись и не отправились назад тем же путем, каким приехали. Я ничего не понимаю, – добавил он, и в его голосе чувствовалось сожаление, словно он был разочарован тем, что его не зарубили.

– Я тоже, – ответил я. – Впрочем, я давно уже научился не пытаться искать объяснение поведению колдуна. Давай поднимай своих людей, и отправимся к Латане.

И эта ночь, и следующий день прошли без единой стычки. Могло сложиться впечатление, будто мы вдруг стали невидимыми для Тенедоса.

Я отправил разведчиков Сендраки, а с ними и шпионов Кутулу назад. Они пробрались через вражеские позиции и к сумеркам вернулись назад с озадачившими меня донесениями.

Позиции Тенедоса оказались полупустыми. Он отправил свои главные силы в погоню за хранителями мира, удиравшими в Никею.

Это было безумием. Ни один генерал не распыляет свои силы и не атакует второго противника, пока не разделается с первым.

Но все равно мы были обречены.

На следующий день из лагеря противника прокричали, что император намерен уничтожить предателя Дамастеса и его мятежников, не потеряв при этом ни одного из своих солдат.

В течение нескольких дней мы все, до единого человека, будем стерты с лица земли при помощи волшебства, и Нумантия замрет в страхе и восхищении перед мощью Лейша Тенедоса, бывшего и будущего императора.

Свой штаб я разместил в фермерском доме, а под личную квартиру облюбовал находившийся во дворе полуразрушенный хлев, из которого до сих пор еще не выветрился запах скотины; впрочем, может быть, дело было в том, что я сам уже забыл, когда в последний раз мылся. Повесив вместо отсутствующей стены парусиновую занавеску, я разложил на тюках с сеном карты и стал думать, что я еще могу предпринять, кроме как дожидаться, когда Тенедос прикончит меня последним, смертельным ударом.

Хотя за много лет я видел больше чем достаточно примеров могущества Тенедоса, мне все же не хотелось верить в то, что он действительно способен своим колдовством полностью разделаться с нами, и потому я не желал бросать свои позиции и подобно множеству мирных жителей пускаться в бегство вдоль реки на юг или на север, хотя сделал все возможные приготовления для частичной эвакуации.

Но я должен был учитывать и то, что он способен изрядно потрепать нас магическими средствами, а затем довершить дело холодной сталью.

Но никакого решения, не говоря уже о хорошем, я найти не мог, и потому, уже много позже полуночи, отправив Свальбарда спать, я решил немного подышать свежим воздухом и глотнуть воды из висевшего снаружи бурдюка.

Я пролез под отсыревшей парусиной и всей грудью вдохнул воздух, пахнувший протекавшей поблизости рекой. Этот запах мне всегда нравился, но сейчас я с удовольствием обменял бы его на обжигающий суховей пустыни, если бы был уверен, что такой обмен даст моему войску пространство для маневра.

Было очень темно. Около угасавшего костра виднелась огромная фигура Свальбарда; неподалеку от него, завернувшись в плащи, спали два солдата. Но оказалось, что бодрствовал не я один. На бревне рядом со Свальбардом сидел человек, лицо которого скрывалось под капюшоном.

– С добрым утром, – сказал я.

– Что-то не похоже, симабуанец, – отозвался скрипучий голос. – Будь ты правдивым человеком, то сказал бы что-нибудь насчет того, в какую задницу засунуть этот завтрашний день и еще кое-кого в придачу.

Это был Йонг.

– Какой демон тебя принес? – осведомился я, пытаясь скрыть изумление.

Я отлично знал, что этот разбойник способен просидеть на одном месте хоть три дня только для того, чтобы удивить меня, что, впрочем, сегодня удалось ему с первого раза.

– Допустим, – отозвался он, – что я соскучился по нумантийскому вину. Или страстно истомился по вашим женщинам. А может быть, хочу заново узнать, что такое честь.

– Приношу свои извинения, – сказал я. – Король Йонг, вы всегда у нас желанный гость.

– Больше не король, – сказал он. – Не посмотреть ли нам, какая выпивка для меня найдется в твоем коровнике?

– Никакой, – ответил я. – Но сейчас мы это поправим.

Я пнул Свальбарда в бок, и он рывком сел, сгибая ноги, чтобы вскочить, и наполовину вытащив меч из ножен.

– Успокойся, увалень, – сказал я. – Смотри, что происходит у тебя под носом. Если бы это оказался убийца, ты уже сейчас смог бы подыскивать себе нового хозяина.

Свальбард посмотрел на Йонга, что-то хрюкнул и поднялся.

– Не стану оправдываться в том, что позволил ему подкрасться ко мне, – сказал он. – Люди – это одно дело, а демоны-хиллмены – совсем другое.